Было по-настоящему веселым и приятным зрелищем наблюдать за дюжиной розовеньких двух-трехмесячных младенцев, резвящихся в бассейне вместе с их симпатичными матерями в бикини. Я не скоро забуду эту общую замечательную картину, когда каждая мать индивидуально несколько раз окунала своего младенца в очень теплую воду большого бассейна. Затем матери бросали своих младенцев в воду, и они с очевидным наслаждением плыли к поверхности, пока снова не попадали в руки матерей. Дети плавали с явным удовольствием.
Мы сфотографировали трехлетнюю дочь Тиммермансов Клэр Тиммерманс, заработавшую спасательский значок Красного Креста за то, что с легкостью отбуксировала свою мать через весь бассейн, чем очень гордилась.
Ее двухлетний сын все время настаивал, чтобы я бросал его в глубокую часть бассейна, из которой он все время выбирался и снова требовал, пока я, а не он, не устал от этой бесконечной игры.
Австралия окружена морями, и само ее название подразумевает «Южные моря». Может быть какой-нибудь особый генетический код этих австралийских детей, какой-нибудь водный императив заставляет их плавать? Но эти дети не были аборигенами пятью поколениями раньше. Их родители гуляли по живописным зеленым долинам Англии, а Тиммермансы родились в Голландии. Тому, кто не знаком с человеческим потенциалом, это показалось бы странным.
Я вспоминаю одного моего армейского друга — Джона Иглбулла. Джон был вождем племени Сиу. У него было высшее образование, как и подобает вождю племени Сиу, и во время обучения на офицерских пехотных курсах наши койки стояли рядом, поскольку его имя начиналось на Е, а мое на D. Я помню тот день, когда Иглбулл с особой гордостью показал мне фотографию своего двухлетнего сына. Посмотрев на нее, я слегка разволновался. На фотографии был запечатлен крошечный двухлетний мальчик, который один, без помощи других, сидел верхом на взрослой лошади с уздечкой в руках.
Я сказал Иглбуллу, что это опасное занятие для ребенка.
«Что опасно? — спросил он. — Фотографироваться?»
«Представь,- сказал я, — что лошадь тронется».
«Это бы испортило фотографию», — ответил Иглбулл.
«Но ведь никто не придерживал твоего сына. Он мог упасть и разбить себе череп», — объяснил я.
«Слава богу, это его лошадь, — сказал Иглбулл терпеливо, словно объяснял это ребенку. —Я не знаю никого дома, кто смог бы вспомнить день, когда мой сын не умел ездить верхом, так же как и ты не знаешь никого, кто бы вспомнил время, когда он не умел ходить».
Замечательный писатель Джэймс Уорнер Беллах — автор рассказов об индейской кавалерии и об истории после гражданской войны — однажды описал племя Сиу так: «Пять тысяч всадников лучшей в мире легкой кавалерии». А почему бы и нет? Подобно моему другу и его сыну эти люди родились на лошадях.
Разве превосходное искусство верховой езды не тот самый врожденный зов наездника, который звучит в генах любого индейца из прерий в течение сотен тысяч лет, которые необходимы генетическому коду? Могло бы так показаться, ведь, действительно, индейцы — превосходные наездники …, пока кто-нибудь не вспомнит, что до прихода испанцев всего каких-нибудь пятьсот лет назад ни один американский индеец лошадей и в глаза-то не видел.
В начале 1960 годов я узнал об одном человеке из Японии, докторе Шиничи Сузуки, который, как говорили, обучал сотни детей в возрасте двух, трех и четырех лет игре на скрипке. В музыке я мало что смыслю и никогда не мог запомнить ни одного мотива, но у меня есть друзья — первоклассные музыканты, которые рассказали мне, что скрипка –
один из самых сложных музыкальных инструментов. Человек, рассказавший мне эту историю о японских детях, играющих на скрипке, сам в нее не верил и полагал, что научиться играть на музыкальном инструменте в возрасте трех лет не сможет ни один ребенок. Я же поверил в эту историю мгновенно, поскольку все мои открытия за двенадцатилетний период привели меня к выводу, что любой крошечный ребенок может научиться делать все, что взрослый человек сможет разумно представить ему для изучения. Я был убежден, что крошечный ребенок обучается самым невообразимо сложным предметам (как, например, языкам) без малейших усилий.
Из всех мною накопленных знаний и фактов я сделал следующий [ вывод: когда дело доходит до восприятия необработанных данных спонтанно и без напряжения, ни один взрослый не сравнится с двухлетним ребенком. Я даже записал Первый Закон Домана по Человеческой Динамике, который гласит: «Все взрослые люди являются безнадежно умственно отсталыми по сравнению с любым двухлетним ребенком».
Все, что касалось этой истории, вписывалось в рамки моих знаний и взглядов. Естественно, я поверил в нее. Человек, рассказавший мне историю о японских детях и не веривший в нее, был заметно расстроен, когда я сразу же в нее поверил, впервые услышав об этом.
Прошло десять лет, прежде чем мы с Кати добрались до японского города Матсумото, в котором жил этот гений из гениев: доктор Сузуки. Доктор Сузуки был настолько любезен, что организовал концерт специально для нас. Я должен вам сказать, что из всех прекрасных видов, когда-либо восхищавших меня своей изысканной красотой, немногие могли бы сравниться с образом пятидесяти крошечных японских девочек и мальчиков возрастом от трех до шести лет, два часа исполнявших на сцене не какую-то там песенку «У старого МакДональда есть ферма», а Баха, Моцарта, Бетховена и Листа. В моих воспоминаниях о том потрясающем вечере, проведенном в Центре талантливых детей, надолго осталась маленькая четырехлетняя девочка, которая была так хорошо подготовлена, что играла полностью весь концерт. Она стояла в первом ряду на сцене и играла с особым выражением, энтузиазмом и красотой. В середине этого прекрасного концерта она остановилась и тихонько наклонилась, чтобы положить скрипку на пол. В это время к ней подошла мама, и они вместе покинули аудиторию. Через несколько минут они вернулись, и девочка продолжила играть.
Единственный раз в моей жизни мне приходилось наблюдать, как виртуоз покидает сцену во время концерта, чтобы сходить с мамой в туалет, потому что, несмотря на то, что эта девочка превосходно играла на скрипке, она все еще не могла сама позаботиться о себе в туалете.
Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мои глаза влажнеют при воспоминании об этом дне, и я снова чувствую трепет от созерцания красоты этих восхитительных счастливых детей, торжествующих от удовольствия играть на сцене.
Японская цивилизация, конечно, относится к самым древним на земле, и, как все знают, японцы очень умные и талантливые люди. И кто-то подумает, что, конечно, где-то в их древнем генетическом коде записано их стремление к музицированию, которое позволяет именно японским детям играть Бетховена на скрипке…, пока кто-нибудь не вспомнит, что всего лишь немногим более ста лет назад первый японец услышал музыку Бетховена и увидел скрипку.
Доктор Сузуки научил игре на скрипке тысячи маленьких детей. Тысячи особенно одаренных детей? Да. Их особый дар — это их матери, которые привели этих детей к нему, чтобы иметь такую возможность.
Я уже рассказывал, как замечательный человек, доктор Раймундо Верас из Бразилии, научил читать однолетнюю девочку на трех языках, и когда ей исполнилось три года, она могла читать целые книги на португальском, английском и немецком языках. Хотя, как вы помните, ей был поставлен диагноз «синдром Дауна». Доктор Раймундо Верас научил читать десятки детей с «синдромом Дауна» до того, как им исполнялось четыре года. В наших Институтах термины «монголоид» или «синдром Дауна» были навсегда заменены другим термином: мы называем их «детьми Вераса».
Многое было сказано о генетической природе «синдрома Дауна», но я никогда не встречал никого во всем мире, кто верил бы в их генетическое превосходство. Да я и сам не верю.
Я всегда любил кататься на лыжах, но, так как научился этому во взрослом возрасте, я никогда не показывал выдающихся результатов. Я пробовал восполнить нехватку своих способностей с помощью первосортной амуниции и первоклассных инструкторов, но это не особенно мне помогло. Я обычно стоял на вершине склона и делал вид, что любуюсь пейзажем, на самом деле, пытаясь успокоиться. Я стоял в своей дорогой шапочке и со своими дорогими лыжами фирмы «НЕАD», еле сдерживая страх, пока не услышал сзади крик пяти- или шестилетнего мальчишки: «С дороги, мистер!» — и он пролетел мимо вниз по склону на своих деревяшках с резинками, лихо поворачивая на вираже. Он не мог правильно произнести слово «слалом», но выполнял его мастерски!
Является ли способность кататься на лыжах генетической предрасположенностью детей из штата Вермонт? Когда я был мальчиком, только богатые люди могли кататься на лыжах и делали это в Швейцарии. В Вермонте же в это время делали восхитительный кленовый сахар.
В 1971 году моя книга «Как научить вашего ребенка читать» была опубликована уже на двенадцатом языке — японском, и с тех пор для меня открылся новый мир.
В Японии я обнаружил целую группу истинных гениев, когда я был приглашен Ассоциацией Раннего Развития (А.Р.Р.) и японским «Ридерз Дайджест», чтобы прочесть лекцию в этой прекрасной стране.
А.Р.Р. была выдающейся организацией, осуществлявшей многое из того, на что я хотел бы посмотреть. Она была продуктом блестящего ума доктора Масааки Хонда, педиатра, мистера Тошиюки Миямото, выдающегося издателя и мистера Масару Ибука, гения, чей интеллект не знал границ. Не довольствуясь своим положением основателя Корпорации Зопу и ее председателя правления, он написал самую замечательную книгу на свете, которую я когда-либо читал. Она называлась «Детский сад — это слишком поздно», прочитать ее обязаны все молодые родители и те, кто собирается ими стать. И, наконец, в Ассоциации был мистер Акира Таго, первоклассный педагог.
В моей памяти живы обстоятельства моего первого посещения А.Р.Р. в Токио, во время которого я познакомился с моим коллегой профессором Исао Ишии, с которым я долго состоял в переписке. Первый раз я увидел этого потрясающего человека в окружении двух-, трех- и четырехлетних японских детей, которые сидели полукругом вокруг него и, не отрываясь, смотрели ему в рот. Несмотря на то, что мы долго ждали момента нашей первой встречи, ни он, ни я и виду не подали, что узнали друг друга, чтобы не нарушить волшебные чары между ним и детишками.
В Японии существуют несколько форм письменности. Одной из них является кандзи (иероглифическое письмо), которая состоит из китайских знаков. Их тысячи, и каждый в отдельности может обозначать целое слово. Другая форма письменности — это кана (японская слоговая азбука), существует два ее типа, каждый из которых включает 90 слогов. Первый тип — это фонетический алфавит, который был распространен в Японии. Первоклассники сначала изучают кана, а уже потом постепенно переходят к кандзи. Чем дальше они продвигаются в обучении, тем лучше они знают кандзи.
Профессор Ишии начинал преподавателем университета, и усердно работая, поднялся по карьерной лестнице до учителя в детском саду. Когда он начал работать с детьми, он совершенно ясно осознал, что они легко могут выучить кандзи так же, как и кана, причем намного лучше взрослых. Прочитав мою книгу, он экспериментировал с обучением кандзи малышей и «умственно-отсталых» детей постарше. Он был поражен, когда обнаружил, что чем меньше дети, тем легче они читают на кандзи.
И вот, наконец, мы встретились. На уровне своего лба он держал набор карточек, размером около 25 квадратных сантиметров и на каждой из них был изображен символ кандзи. Все дети наблюдали очень сосредоточенно. Неожиданно он показал карточку на долю секунды. Это произошло настолько быстро, что этот сложный китайский символ даже не успел отпечататься в памяти. «Обезьяна!» — закричали маленькие дети хором. «Птица», «автомобиль», «рука», «ступня», «мама», «папа», «клубника» и так далее: он показал от тридцати до сорока картинок без всякой последовательности. Эти маленькие дети не только читали, причем читали легко и радостно, но читали сложные кандзи, а не фонетические кана.
В другой комнате нам показали малышей, которые рисовали под руководством знаменитого японского художника-иллюстратора. Они рисовали весело и очень красиво. Они рисовали не пальцами, а кисточками и маслом.
Еще в другой комнате мы увидели двух-, трех- и четырехлетних детей, сидящих полукругом вокруг привлекательной американской девушки, чья главная задача заключалась в том, чтобы просто разговаривать с японскими детьми, но только на английском языке. Кэти и я наблюдали с восторгом, как эта девушка и дети поддерживали беседу на английском языке.
Здесь наша давняя мечта стала реальностью. Наши сердца сильно бились, а наши души высоко воспарили.
А.Р.Р. делала многое из того, возможность чего давно предполагалась нами.
Разве не давно мы учим читать малышей, в том числе и детей с сильными повреждениями мозга? Разве не давно мы учим малышей считать так быстро, что ни один сотрудник Института в этом не может с ними сравниться?
Разве не являются моим богатством сотни писем от матерей со всего мира с рассказами о том, что произошло с их детьми, после того как они научили их читать?
И когда порой у меня опускаются руки — не иду ли я в свой офис, не закрываю дверь ли и не читаю ли письма от матерей об их детях — и о здоровых, и о больных?
Разве не эти письма возвращают мне силы своей доброжелательностью и единственным желанием дать своим детям лучшее завтра?
Разве не очевидно, что у австралийских детей нет особых способностей к плаванию, у детей Сиу — к езде верхом, у детей из Вермонта — к катанию на лыжах, у детей из Филадельфии — к чтению, у детей из Японии — к игре на скрипке и так далее, и тому подобное по всему миру?
Разве не очевидно, что все дети могут стать кем угодно, и предоставление им этой возможности умственно развиться — это радостный процесс и для мамы, и для ребенка?
Трудно себе представить, каким будет мир завтра, когда все узнают правду о маленьких детях и каждый ребенок получит возможность узнать обо всех тех чудесных вещах, о которых стоит узнать, и будет способен сделать все те великие дела, которые нужно сделать.
Что мы должны сделать, чтобы этот прекрасный день настал, — я стараюсь вам рассказать все, что хотел бы, в одной книге и понимаю, что это невозможно. Ведь эта книга посвящена тому, как сделать детей с повреждениями мозга здоровыми. Но, занимаясь этим, мы научились тому, как сделать здоровых детей — еще здоровее. А это уже совсем другая история, не правда ли?
СЕМЬЯ — ЭТО РЕШЕНИЕ ВСЕХ ПРОБЛЕМ
С тех пор как существуют дети с повреждениями мозга, мир делится на два лагеря. И эти два лагеря существуют до сих пор.
К одному лагерю принадлежат люди, которые полагают, что дети с повреждениями мозга безнадежны и они должны быть помещены в специальные учреждения, подвержены медикаментозному лечению и после этого забыты. Люди, которые разделяют эту точку зрения, причисляют себя к «реалистам». Их очень беспокоят «ложные надежды», как они это сами называют.
К другому лагерю принадлежат люди, которые полагают, что дети с повреждениями мозга не безнадежны. Они верят, что для этих детей существуют возможности значительно поправить свое положение и даже, может быть, полностью вылечиться. Людей, которые разделяют эту точку зрения, люди, называющие себя «реалистами», называют «мечтателями». «Мечтатели» не понимают термина «ложные надежды».
«Как это надежды могут быть ложными?» — удивляются они. Неужели людям не стоит надеяться, что однажды наступит мир во всем мире? Перед лицом тысячелетий смерти и разрушений на Земле, неужели это ложная надежда? Неужели родителям маленьких детей, которые слепы, глухи и парализованы, нельзя позволить надеяться на то, что дети должны иметь свой шанс? Неужели это не наша забота, как цивилизованных людей, которые любят детей, дать шанс этим детям, чтобы бороться и стать здоровыми?
Мечтатели задают огромное количество подобных мучительных вопросов. Они беспокоятся лишь об одной возможной опасности, которую они называют «ложное отчаяние».
Нас обвиняют в том, что мы, так же как и наши родители, относимся к мечтателям. В некотором смысле, мы действительно мечтатели. И, к тому же, мы гордимся нашей мечтой. В самом деле, мы гордимся нашими мечтами. Мы мечтаем, чтобы слепые, глухие и очень больные дети стали здоровыми. И это достойные мечты. Но, кроме того, мы еще и упрямые реалисты и, что очень важно, прагматики.
Нас интересует результат и больше ничего. Мы живем в реальном мире в наших институтах, как и наши семьи. Мы днем и ночью живем рядом с пятью сотнями врожденно парализованных, немых, испытывающих судороги и рвоту детей — едва ли это можно назвать миром грез. Если и существует мир грез, то он находится по ту сторону нашей \\ каменной стены.